Реферат основных теоретических работ по гештальт-терапии
Что такое психологическая помощь (психотерапия) можно...
Появление и развитие психотерапии в ее современном...
Как Вы думаете насколько часто стрессы, внутренние...
Он назначил встречу по телефону, пришел, поерзал в...
Случай, о котором я хочу рассказать, является завершенной работой, которая длилась более 3-х лет.
Клиентка девушка по имени Елена, попала ко мне по рекомендации ее частного преподавателя иностранного языка (преподаватель – моя соседка по лестничной клетке).
На тот момент Елене было 19 лет, она училась в выпускном классе средней школы и одновременно на подготовительных курсах, которые обеспечивали зачисление в ВУЗ (частный) без конкурсных экзаменов.
Причина, по которой преподаватель рекомендовал маме девушки обратиться к психологу, была в том, что девушка оказалась совершенно не способной усваивать знания. Послание преподавателя английского языка маме девушки было приблизительно таким: «Не тратьте напрасно деньги на репетиторов, потратьте деньги на психолога, возможно от этого будет больше пользы» Этот разговор между преподавателем и мамой девушки состоялся осенью в начале 3-го года обучения Елены в частной группе английского языка. Попутно надо сказать, что преподаватель очень опытный и высококвалифицированный, образно говоря, и обезьяну английскому научит.
Мама позвонила мне и пришла на предварительную консультацию в начале декабря, на тот момент у нее была одна единственная забота – приближались новогодние праздники, она с дочерью была приглашена 31 декабря в ресторан на корпоративную новогоднюю вечеринку, а дочь категорически отказывается надевать нарядную женственную одежду.
Мама говорила: «Я никак не могу ее продавить, чтобы она надела праздничное платье. Я хочу, чтобы Вы мне в этом помогли». Я попросила маму девушки рассказать мне о дочери и взаимоотношениях между ними все, что она считает важным.
Из рассказа мамы следовало, что она воспринимает дочь как патологически упрямую с раннего детства. Любое нововведение, т.е. соответствие требованиям, которым должен соответствовать растущий, развивающийся и социализирующийся ребенок, происходило через скандалы и (по словам мамы) вынужденное эмоциональное насилие. Девочка отказывалась пробовать новую еду, надевать новую одежду, ложиться спать на новое постельное белье и т.д. В детском саду Еленка (таким именем мама ее всегда называла в наших разговорах) не прижилась, воспитатели с ней не справлялись. Из детского сада ее пришлось забрать, дошкольное детство «Еленка» провела дома с бабушкой («конь в юбке» – так ее характеризовала мама). В школе у «Еленка» начались проблемы с учебой – новую информацию она усваивала очень медленно и сильно отставала от одноклассников. В результате она дважды оставалась на повтор и оканчивала среднюю школу в 19 лет. За время обучения в школе мама несколько раз консультировала дочку у дефектологов и психиатров, при обследованиях девочка показывала разные результаты, диагноза ей так и не поставили, обследовавшие ее специалисты рассматривали диф. диагноз между олигофренией, простой формой шизофрении и педагогической запущенностью. Маме приятнее было рассматривать школьные проблемы дочери как педагогическую запущенность, поэтому она все школьные годы нанимала репетиторов (в разное время практически по всем предметам), водила ее на разные дополнительные занятия. Девочка пыталась заниматься музыкой и посещала театральную студию.
Рассказ мамы вызвал у меня много любопытства, и я согласилась встретиться с Еленой.
При встрече я увидела субтильное существо, возраст и пол которого при беглом взгляде определить было трудно. Девушка прошла в гостиную (мы встречались у меня дома), я предложила ей занять одно из кресел, сама я села напротив. Дальше, наше взаимодействие выглядело так:
Я - Меня зовут Ирина Васильевна, можно просто Ирина. Можно ли мне обращаться к тебе на «ты»?
Т – молча, кивнула
Я – Я разговаривала с твоей мамой, я знаю, что тебя зовут Елена, что ты в этом году оканчиваешь школу, что твоя мама прислала тебя ко мне на консультацию. Мне интересно твое мнение, как ты относишься к тому, что мама тебя отправила ко мне?
- пожимает плечами
Таким образом прошла вся наша первая встреча. Я задавала разные вопросы и не получала на них ответов. С каждым моим новым вопросом поза Елены становилась все более застывшей, они сидела с прямой спиной на краешке кресла смотрела в одну точку, по моим наблюдениям ее взгляд фокусировался где-то на ковре в точке делящей пополам расстояние между ней и мной.
В конце нашей первой встречи я задала свой последний вопрос - придет ли она ко мне еще раз, в ответ она совершенно определенно кивнула, выражая согласие. Это для меня было очень удивительно, но одновременно послужило важным аргументом при принятии решения браться ли мне за эту работу.
«Лирическое отступление»
Идеи, которые легли в основу этой работы приходили ко мне в разное время из разных источников. Я скажу здесь о них несколько слов.
1.Будучи студенткой психологического факультета МГУ, я присутствовала на лекции Виктора Франкла, посетившего Россию в то время, где он делился своим личным опытом пребывания (выживания) в концентрационном лагере. Из всего, что он рассказывал, я вынесла одну мысль: «Если человека заставлять делать то, что он делал бы по собственной воле – это яд, представляющий собой реальную витальную угрозу. Чем большее содержание человеческой жизни отравлено этим ядом, чем реальнее витальная угроза».
2. Вторая идея связана с книгой Р. Лэнг «Расколотое Я». Высказанная им мысль, что человечество делится на «онтологически уверенных в факте своего существования» и «онтологически неуверенных в факте всего существовании», последние являются либо реальными, либо потенциальными пациентами (клиентами) психиатров и психотерапевтов.
Из всех этих идей со временем у меня сложилась следующее представление об индивидуальной истории отдельного человека.
Если представить себе индивидуальную историю как отрезок прямой линии, ограниченный датой рождения с одной стороны и датой смерти с другой, то этот отрезок можно разделить на несколько более мелких, но очень значимых с точки зрения становления психических функций, отрезков. От даты рождения до момента обретения возможности самостоятельно передвигаться на двух ногах (приблизительно соответствует первому году жизни), от момента обретения способности самостоятельно передвигаться до возраста, года социум предъявляет первые требования (первое такое требование – способность контролировать свои выделительные функции и предъявляется ребенку в возрасте трех лет), дальше от ребенка семи лет требуется способность управлять своим вниманием, достаточная для следования за объяснениями учителя, а в возрасте 14 лет требуется способность предвидеть последствия своих действий уголовная ответственность по некоторым статьям наступает с 14 лет). Каждый из этих отрезков индивидуальной истории имеет разное содержание взаимоотношений с родительской фигурой и с миром в целом. Первый год жизни родитель реализует витальные потребности ребенка, т.е. как бы является и «инструментом» добычи всего необходимого для поддержания жизни ребенка, и воплощением доброй воли ребенка, т.е. в естественной индивидуальной истории – это период естественной размытости персональных границ, кроме того, скорость жизни младенца значительно больше скорости жизни взрослого, поэтому взрослый невольно оказывается фигурой, частично отрицающей возрастные изменения ребенка, формируя и поддерживая таким образом ядро «онтологической неуверенности в факте своего существования». Частично такой способ взаимодействия ребенка и родителя остается и поддерживается в течение всей жизни, формируя шизоидное ядро личности. Если гипотетически представить себе, что такой архаичный, с точки зрения индивидуальной истории, способ взаимодействия с миром в целом сохранился бы у взрослого человека как единственный ему доступный, то мы бы имели клиническую картину похожую на простую форму шизофрении, т.е. прогредиентное нарастание эмоционально-волевого дефекта в отсутствии какой-либо продуктивной симптоматики (психическое расстройство редко встречающаяся в клинике).
Можно представить себе несколько возможных паттернов поведения матери, которые могут «задержать» ребенка в таком архаичном способе взаимодействия с миром.
- предъявлять требования несоответствующие физическому и психическому развитию младенца (например, ставить на ножки раньше, чем мышцы ребенка достаточно окрепнут, руководствуясь тем, что наш «гениальный» ребенок будет это делать раньше, чем все другие)
- пытаться своей властью регулировать физиологические функции младенца (самый безобидный вариант силой вливать водичку с ложки, потому что с точки зрения мамы ребенок должен хотеть пить)
«Ядовитыми», т.е.блокирующими приобретение других более поздних способов взаимодействия с миром, здесь является:
- попытка заставить делать то, что ребенок делал бы сам по собственной воле, что должно блокировать волевые (произвольные, добровольные) процессы как таковые;
- предъявление требований, с которыми ребенок не может справиться объективно, что должно формировать очень сильный, но вместе с тем совершенно адекватный ситуации страх (ужас).
Гипотеза.
Я предположила, что если моя пациента была «отравлена» и первым и вторым «ядом» в очень раннем детстве, то возможно противоядием (компенсацией) будет разумное «родительское» поведение терапевта.
Содержание работы
Я не сразу решилась погрузить пациентку в очень ранний возраст и поэтому на первых двух встречах я попробовала строить свое взаимодействие с Еленой так, как если бы имела дело с ребенком лет 5-ти. Я поинтересовалась, умеет ли она рисовать, сказала, что психологи часто предлагают что-то рисовать на сеансах. Елена смущалась и отказывалась, потому что совсем не умеет рисовать. Я разными способами пыталась поддержать ее. В конце концов, она сделала один рисунок – это была очень маленькая собачка (пудель), нарисованная мелкими «кудряшками», занявшая не больше 1\20 части формата А4. Я безуспешно пыталась что-то расспросить об этом персонаже. Все, что мне удалось услышать за 50 минут: «Это моя собака». Вторая встреча прошла следующим образом: Елена пришла ко мне ровно в назначенное время, села на край кресла, сложила руки на коленях, вид у нее был напряженно-смущенный. Я задавала вопросы, она смущенно молчала. Мне казалось, что все, что происходило на этой нашей встрече (мой интерес к ней и ее крайнее смущение и напряжение) были для нее мучительны. Тогда мне казалось, что это наша последняя встреча. Несмотря на контракт на пробные 30 часов работы, заключенный с ее мамой, Елена вряд ли придет ко мне еще раз. Расстались мы, однако, привычно оговорив время и день следующей встречи. Я подумала, что сильно ошиблась с психологическим возрастом, внутри которого пыталась построить взаимодействие с пациенткой, и решила, что если наш контракт имеет какую-то силу, и она все таки придет в следующий раз, то я буду исходить из того, что передо мной «младенец» и строить свое взаимодействие с ней аналогично взаимодействию взрослого с младенцем, т.е. образно выражаясь, буду «греметь погремушками» и делать «козу в пузо».
Третья наша встреча и все последующие, которые происходили в течение года один раз в неделю на один час, были похожи друг на друга и в общем виде их можно описать следующим образом:
Елена приходила, садилась на край кресла, клала руки на колени и сидела молча опустив глаза, я тоже молчала и внимательно следила за направлением ее взгляда, когда она отрывала глаза от пола, я рассказывала ей о той вещи, которая ее заинтересовала в моей гостиной, иногда в ответ на мой рассказ она вставляла короткие реплики, типа : « У меня тоже такое есть»
Мама пациентки в этот период звонила мне приблизительно один раз в месяц по ее собственной инициативе и давала указания над чем, с ее точки зрения, мне следует поработать. Я отвечала маме «Хорошо, конечно, я уделю этому внимание» и содержание наших встреч никак не менялось. Через год нашей работы Еленой, мама пациентки позвонила, чтобы договориться о личной встрече со мной, чтобы обсудить ее (мамины) трудности в жизни. Послание было приблизительно таким : « Вы так помогли Еленке, она очень любит к Вам ходить. У меня есть трудности в моей личной жизни, я хочу Вашей помощи». Мы встречались несколько раз, речь шла о ее отношениях с мужчиной. Я здесь говорю о визитах мамы пациентки только с той точки зрения, что в результате моей работы с Еленой, у мамы образовался очень большой кредит доверия ко мне как специалисту и к психологам в целом. Я не могла реально оценить изменения в социальном поведении Елены, т.к. видела ее только на сеансах, а что происходило на наших сеансах в течение года я уже описала, но могла посмотреть на это глазами ее мамы.
Второй год нашей работы попал на первую экзаменационную сессию в ВУЗе, куда Елена, несмотря на все мои мрачные прогнозы и опасения, которые я высказала ее маме после нашей самой первой предварительной встречи, все таки пошла учиться. Еще два года нашей работы Елена приходила на встречу с каким-нибудь простым и конкретным вопросом, касающемся социальных правил и норм, а я добросовестно ей рассказывала что я по этому поводу думаю, какие мои личные убеждения, ценности и нормы. Вообще этот способ поведения Елены очень напоминал детский период «почемучек».
Завершение работы
Мы завершили терапию, по Елениной инициативе, когда она закончила 2-й курс ВУЗа. Мотив ее был такой: «Я уже вполне смогу дальше сама….» Я хотя и сомневалась в этом, но возражать не стала.
Несколько раз мы еще встречались с Еленой по ее инициативе. Когда она, я предполагаю, взрослела (психологически) у нее появлялись новые вопросы ко мне, и она приходила их обсудить. Мы говорили в основном о том, что ее ждет на работе. Однажды она завела разговор о молодом человеке, который долго и как-то «подозрительно» на нее смотрит… Я каждый раз искала средства поддержать ее в психологическом взрослении. Эти встречи не были регулярными и не были оговорены никаким контрактом.
Катамнез
Мама пациентки еще в течение 5-ти лет поздравляла меня с Новым годом и 8 марта, поэтому я знаю, что происходило в жизни Елены после того как мы виделись в последний раз.
Она закончила институт, стала юристом, работала помощником нотариуса. Когда ее мама поздравляла меня с 8 марта последний раз она сообщила, что Еленка вышла замуж и родила ребенка.